Уж проснулся

     Уж проснулся. Самый первый. Самый нетерпеливый. Совсем вялый от промозглой земли, из которой его выманило вдруг наступившее почти летнее тепло.

     Свернулся колечками и плавится на солнышке, как крестьянская колбаса на сковородке. Только что не скворчит.

     Неподалеку примостилась большая пучеглазая жаба. Тоже выползла погреться.

     Оба сидят неподвижно, словно погрузившиеся в нирвану йоги. Никого и ничего не замечают. Их глаза прикованы к магическому источнику животворного тепла. Сейчас они общаются только с космосом.

     Певчие дрозды радовали своей звонкой песней с высоких деревьев. На самые макушки солисты забираются, чтобы их гулкий голос катился далеко-далеко. Но незваных зрителей не жалуют: потерпят немного и на другое дерево улетают. Неустанно зовут какого-то Филиппа чай пить: “Филип! Филип! Иди чай пить, чай пить!”. Не знаю, придет ли Филип, зато все конкуренты теперь в курсе: его это место, дрозда-певуна! 

     Сойки, лесные сторожа, на время бросили свои обязанности и озабочены брачными делами. Обычно они за всем следят и своевременно извещают хриплыми скрежещущими криками весь лес о приближении опасности. Укрыться от их зорких глаз не получится: обнаружат, “обругают”, да еще долго и шумно преследовать будут. Чтоб уж наверняка цель засветить, и чтобы до самого глухого обитателя леса срочная весть дошла. 

     А тут лишь искоса глянула, даже без особой искры любопытства. Будто я здесь самая невзрачная и неинтересная вещь. Не обиделся я на такое невнимание, а даже обрадовался. Вот он счастливый билет – когда еще так близко осторожную птицу рассмотришь!

     А сойка что-то под нос себе пробурчала, хвост веером распушила, пышный хохолок свой взъерошила и сложила. Клюв почистила о ветку. Перышки на груди пригладила. Почесалась острым коготком.

     Повернулась ко мне голубым зеркальцем и вдруг скороговоркой затараторила-захохотала: “Ха-ха-ха-ха!”. С соседних деревьев голосом хищного канюка отозвалась ее товарка. Паривший тут же в небесах сам мышелов на такую дерзость никак не среагировал. Понятно, не царское это дело, на такие шалости внимание обращать. Тогда и первая птица тоскливо заканючила. В ответ - такой же пронзительный крик раздался. И пошло-поехало! Одна заголосит, вторая - свою тираду в ответ. “Ки-а-а-а!” – слева доносится, “Ки-а-а-а!” – над ухом вопят. Одна бойчей – и вторая не отстает. Посидят, помолчат, и опять в голос! Невдомек мне было, то ли соседи свои гнездовые участки так делили, то ли супруги так разговаривали. Но перекличка упорная и долгая была.

     А вот зимородка сфотографировать не успел. Вынырнул он с протяжным свистом из-за поворота реки и с разгона присел на сук затопленного дерева. Прямо подо мной, под крутым песчаным обрывом. В суматохе оплошал я, а зимородок не стал ждать, пока я ремешки на камере распутаю, полетел дальше, ярко сверкнув на солнце синей спинкой. Словно платочком на прощание помахал.  Пришлось удовольствоваться лишь песчаным обрывом и корягой в реке. Но ведь и так красиво, не правда ли? Особенно, когда знаешь, что тут зимородок живет.

Юрий Емельянов